Что есть всемирная история? Это не просто собрание историй отдельных государств, империй и цивилизаций, когда-либо существовавших в нашем мире. Такой подход не может выявить ни путей развития этих цивилизаций, ни общих закономерностей этого развития. Так же он не способен отследить то, как разнообразные людские сообщества обменивались между собой знаниями и технологиями. Поэтому желательно реконструировать картину мировой истории на основе общих вопросов и объединяющих событий. При этом следует в равной мере учитывать опыт самых различных человеческих сообществ, не отдавая никому предпочтения.
Фундаментальная цель этой книги состоит в том, чтобы показать: наш взгляд на мировую историю глубоко ошибочен и грешит предубеждениями. Наш просчет основывается на глубоком евроцентризме вкупе с верой в то, что «западная цивилизация» есть главная движущая сила мировой истории, воплощение всего лучшего и прогрессивного, что есть в человеческом сообществе и образе мысли. Такой взгляд тесно связан с недооценкой роли и важности иных традиций и сообществ — то есть опыта большинства населения земного шара. Эта книга попытается предоставить более сбалансированный отчет о человеческой истории.
Самый распространенный подход к написанию мировой истории состоит в структурировании ее вокруг некоего количества «цивилизаций». Одним из первых, предпринявшим такую попытку, был Освальд Шпенглер, чья главная работа была переведена на английский как «Упадок Запада»* в 1932 году. Главным образом эта книга содержит в себе сравнение «Запада» с грекоримским миром и лишь несколько других примеров. Шпенглер рассматривает цивилизацию как независимый организм, неподвластный внешним вмешательствам, а ее историю — как развитие искусства и философии. Каждая цивилизация, с самого начала, обладает «душой», преисполняющей и направляющей развитие.
Наиболее известная работа, использующая этот подход, — «Постижение истории» Арнольда Тойнби, опубликованная в 12 томах в течение почти 30 лет, начиная с 1930-х годов. Тойнби был типичным представителем европейского мира начала XX века. Подобно Дарвину, он рассматривает цивилизации как живые организмы. Они возникают вследствие «вызова и ответа» в естественной среде и в борьбе за выживание проходят обычный цикл рождения, роста, кризиса и распада. Будучи элитаристом, Тойнби считает «творческое меньшинство» основным действующим лицом их исторических событий.
Другие авторы строили свои собственные системы. Питирим Сорокин в своей «Социальной и культурной динамике» высказывал мнение, что цивилизации — это «культурные суперсистемы», переживающие циклические процессы от «способности формирования и восприятия мысли» к «ощущениям», а затем к «идеалу». Кэрролл Квигли, писавшая в начале 1960-х, полагала, что есть два типа сообществ, «паразитическое» и «продуктивное», каждое из которых обладает своим «типом развития». Ранее Дэвид Уилкинсон выдвинул предположение о «центральной цивилизации», получившейся путем слияния египетской и месопотамской цивилизаций около четырех тысяч лет назад. Впоследствии она включала в себя другие цивилизации — вплоть до 1850 года, когда в ее состав вошла Япония и появилась единая мировая цивилизация. Лучшая из мировых историй — «Возвышение Запада» Уильяма МакНила — так же использует «цивилизационный подход», хотя и обращает внимание на взаимоотношения между этими единицами и на силы, оказывающие на них влияние.
При использовании цивилизационного подхода возникает ряд вопросов. Если рассуждать критически, вообще не существует единого мнения о том, что составляет цивилизацию и сколько таких цивилизаций было всего. Тойнби первоначально представил список из двадцати трех, который к концу его работы разросся до двадцати восьми. Квигли полагала, что существовало лишь шестнадцать цивилизаций. Другие авторы предлагали число девятнадцать.
В частности, некоторые историки рассматривают Японию отдельно от «дальневосточной» или китайской цивилизации, а некоторые объединяют их в одну. В одних системах Китай отделен от остальной Азии. Другие выделяют отдельную «минойскую» цивилизацию на Крите, другие же считают ее всего лишь предшественницей древней Греции. Нет единого мнения по поводу существования отдельной православной христианской цивилизации, а также стоит ли отделять исламский мир от наследия предшествующих ему цивилизаций. Нет решения насчет трактовки отдельных групп, таких как хетты или евреи. Единственное, в чем мнения сходятся, — это существование отдельной «египетской» цивилизации, хотя даты ее возникновения варьируются в пределах более чем двух с половиной тысячелетий, а даты заката — в пределах тысячи лет.
Еще более фундаментальная проблема изучения мировой истории на основе цивилизаций заключается в том, что их идентификация в основном базируется на определенных чертах «высокой культуры». Они включают в себя литературные памятники (особенно «великие книги»), философию, религию и стили искусства — что является почти исключительно привилегией небольшой элиты общества — не забудем, что до недавнего времени большинство мирового населения было неграмотно.
Таким образом, выделяя из всей мировой истории лишь «цивилизации», мы придаем этим элементам человеческой истории слишком большое значение. Более пристальный взгляд выявляет, что почти все эти «цивилизации» состоят из очень разных «культур» и языков — например Китай или Западная Европа. То есть, очевидно, что пути развития человеческих сообществ в Китае и в западной Европе привели к возникновению очень разных культур. Но также очевидно и то, что внутри этих культур наблюдаются такие же большие различия.
Есть доля правды в предположении, что цивилизация несет в себе через времена некую «сущность». Тем не менее игнорируется тот факт, что, например, и Китай и Западная Европа в XIX веке по всем аспектам отличались от самих же себя двухтысячелетней давности. Лишь небольшая часть «цивилизации» действительно переносится через большие промежутки времени. Таким образом, цивилизационный подход с его упором в основном на «интеллектуальные» черты пренебрегает целыми областями человеческой истории — в частности, социальной, экономической, технологической, военной и стратегической, каждая из которых имеет собственное развитие. То есть было бы неправильным сравнивать цивилизацию с существовавшей двумя тысячами лет ранее, поскольку имелись промежуточные экономические, технологические и социальные изменения.
Фокусирование внимания на отдельных цивилизациях неизбежно ведет к рассматриванию их в качестве отдельных подразделений, развивающихся по собственным уникальным схемам. Таким образом игнорируются две фундаментальных черты мировой истории. Первая — это единая экономическая и технологическая основа человеческого общества. Исходя из этой перспективы, намного полезнее выявить сходства между человеческими сообществами, а не различия в некоторых аспектах высокой культуры. Как объясняется в главе 6, общая периодичность в истории ранних «цивилизаций», выявленная Тойнби, является не более чем общей чертой всех ранних сельскохозяйственных обществ и империй. Вторая проблема сводится к недооценке связей между разными обществами вместе с постоянной передачей идей, религиозных верований и технологий. Единственными цивилизациями, развивавшимися в полной изоляции, были цивилизации Америки. Один из центральных элементов мировой истории — это тот путь, по которому разные сообщества постепенно сближались друг с другом.
Пожалуй, самый распространенный подход к мировой истории — рассматривание ее через очки «западной цивилизации». Эта традиция глубоко укоренилась в европейской культуре и очень многим обязана идеям европейского превосходства, выработанным в XIX веке. Она принимает тот факт, что «цивилизация» впервые зародилась в Месопотамии и Египте, — но затем быстро переходит к более подходящим истокам «западной цивилизации». Предполагается, что предшественниками «классических» Греции и Рима были Минойская культура на Крите и Микенская в Греции. Они, и в частности первая, рассматриваются как истоки «западного» образа мысли, «рационального» и «научного», а также «западной» политической традиции — в особенности, демократии. Считается, что эти атрибуты передались по наследству лишь Европе.
Хотя в течение краткого времени огромную роль в мировой цивилизации играл ислам, именно подъем Европы, сначала в виде империи Карла Великого, стал движущей силой мировой истории. Эта уникальная, динамичная и предприимчивая культура впервые проявилась в Крестовых походах, а затем после 1500 года — в «эпоху великих географических открытий», она неразрывно связана с несением преимуществ европейской цивилизации всему остальному миру. Именно «западная цивилизация» смогла произвести «научную революцию», «промышленную революцию», технический прогресс, капитализм и уникальную европейскую политическую структуру рационального, ограниченного правительства и демократии.
В этом изложении Китай, Индия и весь остальной мир имеют отдельные, изолированные истории меньшей важности — которые в итоге оказываются сметены наступающей Европой в созданную ей «мировую цивилизацию». Таким образом, Европа рассматривается привилегированной вотчиной мировой истории, характеризующаяся изменениями и развитием. «Запад» противопоставляется в целом «Востоку» (остальной части Евразии), который характеризуется в основе своей иррациональным, авторитарным, статичным и застойным (вплоть до прибытия «Запада»). Наша книга полностью отвергает такой подход.
Вопрос о том, как рассматривать западноевропейскую цивилизацию, в особенности ее период после 1500 года, встает не только при использовании «западно-цивилизационного» подхода, но и в других случаях, когда «цивилизации» считаются основными подразделениями мировой истории. Тойнби выделял западный христианский мир в отдельную цивилизацию. Его взволновало его собственное заключение — согласно якобы выведенным им «законам» истории, этот мир был обречен прийти в упадок. Тойнби не пришел в восторг от такой перспективы и большинство последующих томов его работы представляют из себя не более чем размышления о том, как этого можно избежать. Глобальная экспансия «цивилизации», начавшаяся в Западной Европе, безусловно, изменила пути взаимодействия мировых цивилизаций. Именно в этой точке, расположенной в середине XIX века, Уильям Мак-Нил приходит в своей книге к неутешительному выводу. Однако его мысль понятна — история ведет к «Возвышению Запада» и к его господству в мире.
В начале XXI века этот факт далеко не так очевиден, чем тогда, когда в 1950-е годы Мак-Нил писал свою книгу. В замечательной, полной самокритики работе, посвященной 25-летию публикации «Возвышения Запада», Мак-Нил признает, что главное слабое место его великой работы заключалось в следующем. Он не принял в расчет, что от создания Западной Европой после 1500 года интегрированной мировой экономики (а также ее продолжения в Северной Америке) выиграла в первую очередь она же сама. Частично это является принятием того факта, что любой подход к мировой истории, изначально основанный на идее «цивилизации», вынужден недооценивать роль экономики и социальной истории. Также это признание трудов Эммануила Валлерстайна, с начала 1970-х развивавшего идею «мировых систем». Валлерстайн доказывает наличие фундаментального разрыва в мировой истории около 1500 года, когда Европа создала мировую капиталистическую систему, не связанную напрямую ни с какой политической империей (в отличие от предыдущих систем эксплуатации). В процессе этого мир перестроился: получилось «ядро» из богатых промышленных государств, «периферия» из отсталых зависимых сельскохозяйственных и «полупереферия» с промежуточным статусом.
Некоторые историки пытались применить метод различных типов «мировых систем» к периодам до 1500 года. Результаты оказались правдоподобны, но попытки не были доведены до конца. Тем не менее Валлерстайн отвергает все эти попытки, утверждая, что ситуация после 1500 года в мировой истории уникальна. Проблема этого подхода состоит в его чрезвычайном евроцентризме. Он утверждает, что Западная Европа была единственным движущим элементом в мире, и что уже в 1500 году она была достаточно сильной для реформирования других установившихся сообществ и экономик. Эта работа утверждает, что Западная Европа не была настолько мощной в течение значительного времени и что лишь к середине XVIII века она достигла ситуации паритета с государствами Азии — в частности, с Индией и Китаем.
Идея уникальности Западной Европы в экономическом и социальном отношении освещалась не только в работах Валлерстайна или его интеллектуальных оппонентов, приводивших доводы в пользу «европейского чуда» — права собственности, частного предпринимательства, свободы, создания и накопления благосостояния и всех выгод свободного рыночного капитализма и ограниченного правительства и демократии. Марксизм также отражает многие взгляды, преобладавшие в Европе XIX века — в частности, веру в прогресс как корень человеческой истории. Марксистский взгляд на историю с его фиксированными этапами развития человеческого общества — примитивный коммунизм, рабовладельческое общество, феодализм и капитализм (и следующий за ним неизбежный триумф коммунизма) — полностью основан на европейском опыте, известном к середине XIX столетия. Он также безнадежно евроцетричен. То, что Маркс предполагал (или знал) о других обществах, было принято не учитывать, считая это формой «восточного деспотизма». Следовательно, историки-марксисты попытались подогнать развитие всех человеческих сообществ под модель, разработанную с его точки зрения на европейское прошлое.
Однако важно то, что Маркс обратил внимание на факт, что все человеческие сообщества основываются на эксплуатации — доминирующая элита (и государство) экспроприирует излишки продуктов, производимых большинством, для своих собственных целей. В самом деле, сама идея «цивилизации» основывается на том, что первые сельскохозяйственные государства производили избыток продовольствия, который можно было использовать для содержания других людей — жрецов, правителей, солдат и ремесленников — то есть тех, кто ее не производил, и для создания более сложного, структурированного и иерархического общества. Именно в этом смысле в нашей книге используется термин «цивилизация».
Вероятно, сначала избыток продовольствия отдавался для обеспечения общины добровольно. Но это никак не влияет на тот факт, что вскоре процесс стал принудительным. На одном уровне все, что изменилось с течением истории, — это характер этого избытка. Сперва он был сельскохозяйственным, но постепенно, путем технологических изменений и большим использованием источников энергии, открылись новые возможности — общество превратилось в промышленное и фундаментально изменилось. Маркс назвал последние стадии этого процесса «капитализмом» и считал явлением, уникальным лишь для Европы. Однако корысть, жажда наживы и выгоды путем инвестиций, торговли и предприятий присуща всем человеческим обществам на протяжении истории. Фактически впервые в крупном масштабе она развилась в Китае, а не в Европе. Перемены, произошедшие в Европе примерно после 1600 года, были результатом не этой деятельности, а перехода на нефть и каменный уголь в качестве источников энергии, а также развития новых промышленных технологий. Все это обеспечивало большие возможности для приобретений. Другие теории, такие как идея Макса Уэбера о преимущественно протестантском происхождении капиталистического духа Европы, можно также отмести как безнадежно евроцентричные.
Итак, каким образом наша книга будет рассматривать эти вопросы? Она отказывается от евроцентричного подхода в пользу более широкого взгляда на мировую историю, который не отдает предпочтения ни одной части света. В первую очередь этот подход хронологический — он пытается охватить историю всего мирового сообщества через время. Первая часть, самая короткая, освещает самый длинный период эволюции человека — его расселение по миру и жизнь примитивного кочевника, собирателя и охотника. Вторая часть рассматривает самую фундаментальную перемену во всей человеческой истории — переход к занятию сельским хозяйством и, таким образом, к оседлости. Она также исследует процесс независимого возникновения «цивилизаций» по всему земному шару. Последняя глава в этой части (глава 5) касается этого процесса на американском континенте и в Тихом океане и прослеживает их историю вплоть до первых контактов с европейцами. Мы занимаемся этими культурами потому, что они были изолированы и развились в уникальные цивилизации, но ко времени встречи с европейцами достигли лишь уровня развития, примерно эквивалентного уровню Евразии в 2000 до нашей эры (там, где заканчивается глава 2).
Третья часть освещает историю ранних сельскохозяйственных империй примерно до 600 года нашей эры. Четвертая часть начинается с фундаментальной перемены, спровоцированной подъёмом ислама, рассматривает крупные события, происходившие в Китае около тысячи лет назад, а также нашествие монголов. Пятая часть снова охватывает историю в мировом масштабе и изучает мировой баланс в период завоевания европейцами Америки и их первых прямых контактов с азиатскими государствами. Последняя, шестая часть посвящена возникновению современного мира и рассматривает крупные экономические, социальные и политические перемены последних двух с половиной веков с позиций мировой истории.
Несколько общих тем проходят через все наше повествование. Первая касается того, как разнообразные цивилизации постепенно входили в контакт друг с другом. Сначала это произошло в Месопотамии и Египте. В течение нескольких тысяч лет был налажен контакт с долиной Инда, а затем с Китаем. Сначала контакты между окраинами Евразии были косвенными, но в конце концов все цивилизации вступили в прямое взаимодействие. Ни один район Евразии не находился в долгой изоляции.
Вторая тема касается того, как значительные идеи, технологии и религии передавались от группы к группе. Окончательно доказано, что именно это явление более важно, чем уникальные культурные элементы каждой цивилизации. Таким образом происходит соединение истории всех этих регионов. Время от времени одна из групп выделялась своими передовыми технологиями — но это преимущество не было долгим. В конце концов, нельзя обеспечить монополию на свои открытия и изобретения и они передаются другим обществам. Например, в течение примерно 500 лет после 1600 года особенно продуктивен был Китай. Здесь изобрели печать, бумагу, компас, порох и, среди всего прочего, передовые технологии по обработке железа. Но все эти изобретения со временем разошлись по миру. Аналогично, в Европе в течение сотни лет после середины XVIII века произошел ряд промышленных изменений, но и они быстро распространились по миру. Более быстрый темп распространения был не более чем следствием растущей интеграции человеческих сообществ — еще одного феномена, прослеживающегося на протяжении всей мировой истории.
Третья тема рассматривает расширение «изначальной» территории цивилизации. Все первоначально цивилизованные общества были окружены менее развитыми областями («периферией»), которую эти общества обычно эксплуатировали в экономическом отношении. Тем не менее влияние этой эксплуатации и контактов с передовыми обществами имели решающий импульс на элиту периферии. Они побуждали ее наращивать свои силы и развивать свои собственные примитивные государственные структуры путем возможности контроля над контактами с более развитыми территориями. Результатом было постепенное распространение «цивилизации». Этот процесс особенно нагляден на примере влияния Месопотамии и Египта сначала на Левант и далее на Крит, материковую Грецию, Италию и Иберийский полуостров, в итоге превратившего Западную Европу в более широкую «цивилизированную» территорию. В Китае цивилизация постепенно перемещалась из центральных речных областей на север — и, что более важно, в высоко продуктивные районы к югу от Янцзы, пригодные для интенсивного рисоводства. Подобный процесс происходил примерно тысячу лет назад на территории Восточной Европы и России, где развивались свои собственные примитивные государства.
Четвертая тема рассматривает взаимоотношения между оседлыми сообществами и их кочевыми соседями. Первые называли последних «варварами» и обычно представляли их в виде безжалостных всадников, проносящихся по городам цивилизованного мира разрушающим вихрем. Это фундаментальное заблуждение. Кочевые племена не смогли бы выжить без оседлых поселений и во многом от них зависели. Секрет успеха кочевых племен заключался в их военном превосходстве. Практически невозможно победить вооруженного луком всадника, готового в любой момент исчезнуть в степи. Оседлые сообщества предпочитали откупаться от «варваров», хотя им (в частности, успешным китайским династиям) нравилось думать, что они находятся на более высоком культурном уровне и что именно кочевники платят им дань, а не наоборот. На практике же кочевники очень быстро поняли, что лучше пользоваться плодами цивилизованного мира, чем организовывать на него крупномасштабное нападение. Поэтому такие нападения были исключениями.
Основной причиной экспансии цивилизованного мира, постепенно сужавшей территорию кочевников, была необходимость получения разнообразных продуктов, которые можно было найти только на периферии. Торговля — ее развитие, потребность в большем количестве товаров и необходимость в их транспортировке на большие расстояния — составляет пятую из основных тем. Уже в древнейшей цивилизации Месопотамии мы находим купцов и торговцев, покупающих и продающих товары на территории первых городов в Ливане, Омане, на Иранском нагорье, в Анатолии и даже в долине Инда. Тот факт, что эти товары были в основном предметами роскоши, не умаляет важности торговли в развитии контактов и в повышении благосостояния.
Торговля крупными предметами велась очень давно — из-за плохого сообщения по суше они переправлялись морем и по рекам. Быстро развивались города, зависевшие от торговли, и практически все правители и государства пришли к выводу, что богатые торговцы и города нуждаются в большей степени независимости. Правители признали, что лучше обложить торговлю налогом и получить прибыль.
Торговля постепенно создала два «океанских мира» — Средиземноморья и Индийского океана. Последний связывал регион Персидского залива, через Индию и Юго-Восточную Азию с Китаем. Эти океанские миры создали широкую сеть торговых, технологических и религиозных контактов, которые были намного больше любого государства или империи. Одной из главных сухопутных дорог был «Великий Шелковый Путь», окончательно связавший Китай и Восточное Средиземноморье через центральную Азию и Иран. Именно по этим дорогам переносились величайшие мировые религии, частично торговцами, но также и пилигримами и учителями, двигавшимися с купцами. Третьим «океанским миром» с XVI века стала созданная Европой Атлантика.
Шестая наша тема посвящена роли Европы в мировой истории. Практически на протяжении всех последних пяти тысяч лет или около того, со времени развития первых цивилизаций, Европа находилась на периферии. До последнего тысячелетия в ней не было даже государств, а в экономическом и социальном отношениях она сильно отставала от давно сложившихся сообществ — таких, как Египет, Месопотамия, Иран, Индия и Китай.
На протяжении практически всей человеческой истории самые богатые и развитые государства существовали в Азии. Большинство исследований, написанных с точки зрения «западной цивилизации», игнорируют этот неудобный факт и предпочитают рассматривать Европу в героическую эпоху «Великих открытий» уже как самую динамичную и процветающую территорию мира. Настоящая книга доказывает, что это фундаментальное заблуждение. Еще со времен начала торговых отношений между Средиземноморьем и государствами на побережье Индийского океана именно «Запад» нуждался в продукции «Востока». Проблема заключалась в том, что ему мало чего было предложить «Востоку», в результате чего бесконечный поток драгоценных металлов тек на «Восток» в уплату за его предложения. Когда же иссякли запасы золотых и серебряных слитков, то и торговля пришла в упадок. Лишь после 1500 года Европа смогла использовать феноменальные источники богатства в Америке, чтобы проникнуть в давно основанный богатый торговый мир на побережье Индийского океана.
Основная идея 5 главы заключается в том, что было бы ошибочным считать Европу доминирующей территорией в мире даже после 1500 года. Она смогла легко навязать свою волю американским индейцам из-за гораздо более низкого уровня технического развития на этом изолированном континенте и неожиданного влияния европейских болезней на население, не имевшее естественного иммунитета. Влияние Европы на такие великие империи, как Оттоманская, Китайская, Могольская империя в Индии или иранская держава Сафавидов было минимальным. Большее, на что были способны европейцы, — это установить несколько торговых факторий вдоль побережья. Таким образом в период между 1500 и 1750 годами Европа оказалась способна лишь сравняться по богатству и могуществу с великими империями «Востока».
Теперь мы подходим к седьмой главной теме — как был создан современный мир индустриализации, быстрых технологических перемен, мир высокого потребления энергии и урбанизированных сообществ. Практически всегда со времен перехода к сельскому хозяйству все человеческие группы занимались земледелием — 9 из 10 человек зарабатывали себе на жизнь именно так. Тем не менее представляется неизбежным, что постепенный рост благосостояния в результате торговли, улучшающаяся инфраструктура и медленный рост технического развития означали, что какое-то общество в конце концов превзойдет эти пределы. Так почти случилось с Китаем в XI и XII веках — но эта империя пала из-за внешний вторжений, сначала чжурчженей, а затем монголов. То же могло получиться и с исламскими странами — на протяжении веков они были намного богаче и более развитыми, чем Европа.
И все же именно Европа совершила этот переход. Она смогла это сделать, так как переняла большое количество технологий и идей от остальной территории Евразии: доменную печь, бумагу, книгопечатанье, порох, производство часов, судовой руль, стремена, сложные приспособления для счета, «арабские» цифры, понятие нуля и даже основные компоненты парового двигателя, который тоже был первоначально разработан в Китае.
Все эти перемены и промышленный прорыв, произошедший с середины XVIII века, дали Западной Европе (и ее боковой ветви в Северной Америке) кратковременное преимущество над всем остальным миром. Но даже тогда весь остальной мир не последовал ее примеру. Эволюция современных обществ и экономик была глобальным процессом, в котором весь остальной мир не только повторял, просто более медленно, процессы в Европе. Каждое сообщество выработало свои собственные изменения. Некоторые из них были более удачными — зачастую из-за того давления, под которым они совершались. Тем не менее влияние Европы было кратковременным и ограниченным. Такие страны, как Япония и Китай, сами ответственны за свою судьбу, а европейское влияние на них было намного меньшим, чем того бы хотелось приверженцам идей «западной цивилизации».
Вся книга посвящена идеям единства и разнообразия. Человеческие общества имели очень сходные изначальные условия существования и в результате столкнулись со сходными проблемами. Тем не менее многие решения этих проблем были различными и каждое общество, империя и государство имели свои собственные уникальные характеристики. Однако контакты между ними привели к смешению идей и технологий, и все перенимали друг от друга различные элементы. В конце концов, ни одна человеческая группа не смогла развиться сама по себе и лишь малая часть ее культурного и технического наследия является уникальной. Каждое сообщество было подвержено новым и новым заимствованиям идей.
Например, эта книга написана на английском, языке по большей части германской группы, появившемся у англосаксов около 1500 лет назад, но также сохраняющим многие элементы французского и латыни, а также включающем слова практически из всех языков мира. Его алфавит был изобретен финикийцами в Леванте около 3000 лет назад и сам происходит из множества источников. Вверху страницы находятся числа, которые европейцы называют арабскими — хотя по своему происхождению они индийские, именно там родилась идея позиционной системы исчисления. Книга напечатана на бумаге — китайском изобретении. Вплоть до последнего десятилетия книги печаталась разборным шрифтом, идея которого родилась в Китае — хотя сам по себе металлический шрифт, используемый в Европе с XV века, был изобретен в Корее.
Любая попытка написать мировую историю (особенно не с позиций евроцентрического подхода) неизбежно сталкивается с острой проблемой терминологии. Например, не следует употреблять некоторые названия. Термин «Дальний Восток» был изобретен в британском министерстве иностранных дел в XIX веке. Наряду с Ближним и Средним Востоком он является военным термином для обозначения разных областей командования. Два последних термина особенно неудачны, поскольку содержат сразу две ошибки. Во-первых, они исключают Грецию (как часть Европы) — когда как на протяжении практически всей истории не существовало разделительной линии вдоль современной западной границы Турции, отмечающей начало «Азии». Восточное Средиземноморье, Греция, побережье Эгейского моря и Анатолия всегда образовывали единое пространство, часть мира, с центром скорее на востоке, а не на западе. Во-вторых, «Ближний Восток» включает в себя Иран — несмотря на тот факт, что эта территория всегда сильно отличалась от областей западнее нее (хотя иранские империи часто контролировали эти зоны) и имела такие же многочисленные контакты как на востоке с Индией и с Центральной Азией, как и на западе. Имели место даже попытки принять термин Мак-Нила и назвать Европу «Дальний Запад», но они не прижились.
Центральная концепция этой книги рассматривает Евразию как единую историческую территорию. Геродот (называемый «Отцом истории», хотя это снова проявление евроцентристского подхода — в Китае в то же время также работали выдающиеся историки) не принимал концепцию отдельный Азии, Европы и Африки: «Почему три разных названия следует применять по отношению к участку земли, который на самом деле один?». Мысль о том, что Европа отделена от Азии, отражает определенный образ мысли, характерный для «Запада». Тем не менее существование самой Евразии является географическим фактам, и имело фундаментальное значение для истории. (Население данной части суши до недавнего времени не употребляло термин «Азия», и в этой книге мы используем его крайне неохотно и лишь в противоположность термину «Европа».)
Евразия рассматривается нами как единый континент, так как Европа таковым не является, и уж конечно, нельзя назвать Индию субконтинентом — а если сделать это, тогда и Европу придется именовать так же. Если рассуждать логически, то Европа — это Западная Азия (особенно если Индия — Южная Азия), но этот термин был нами отвергнут, как слишком непривычный. Также не вошло в обращение название Евразия-Африка как слишком неудобное.
Таким образом, следует включать в понятие Евразия те области Африки, которые разделили историю этого континента — в частности, Египет и север Африки, а также часть Западной Африки (после того, как были открыты верблюжьи дороги через Сахару) и восточной Африки (с открытием торговых путей вдоль побережья для кораблей из Залива, Индии и Китая). Термины, используемые в этой книге, главным образом географические. Например, Юго-Западная Азия включает территорию от Анатолии до Месопотамии и простирается до Египта на юге. Современные географические термины, такие как Иран, используются для удобства в географическом смысле и никак не связаны с современными государствами.
Хронология также поднимает много вопросов. Такие термины, как «классический» и «средневековый», не могут быть использованы, поскольку отражают определенный «западный» взгляд на историю. Использование такой периодизации в отношении других частей Евразии ведет к серьезному извращению фактов. Данная книга пытается избежать употребления такого деления и представить историю мира в виде длинного непрерывного процесса. Использование терминов «до рождества Христа» и «наша эра» также подразумевает принятие западного христианского взгляда на историю. На самом деле использование термина «наша эры» (даже если бы мы знали, когда она началась) не является общепринятой и общехристианской точкой зрения. Византийское церковное летоисчисление начинается с сотворения мира за 5508 лет до рождения Христа — таким образом, 800 год нашей эры являлся годом 6308-м. Использование «+» и «—» не прижилось, так последний знак слишком сходен с тире. Все же эта книга использует обозначения «до нашей эры» и «нашей эры» — а в отношении дат последнего тысячелетия, когда нет неопределенности, последнее опускается.
При транслитерации имен собственных используется для удобства обычные «западные» формы. Там, где некоторые термины не имеют точного эквивалента, они сохранены, как в языке оригинала. Особой задачей является транслитерация китайского. Система Уэйда-Джайлса, разработанная в конце XIX века, сохранена вместо современной системы «Пиньин», недавно разработанной в Китае. Таким образом, для обозначения династического имени Цзинь мы будем использовать Ch ’in, а не Qin, для имени Сун — Sung, а не Song. Бейцзин же остается Пекином. Частично это сделано из-за того, что так привычнее и удобнее. Но через несколько десятилетий одна система сменит другую.
Многие ученые высмеивают идею написания всемирной истории, так она связана с широкими обобщениями в ущерб важным деталям. Тем не менее вся история — это одно большое обобщение, за исключением некоторых деталей. Ни одно исследование не может быть абсолютно полным, а все историки выбирают лишь то, что сами считают важным. Если есть такая необходимость, то всемирная история может сосредоточиться на лесе, не видя при этом деревьев.
Таким образом, в разумных пределах, следует рассматривать главные факты, которые сформировали человеческую историю. Однако концентрация внимания на деревьях таит в себе опасность не увидеть связи между событиями, не узреть взаимоотношений и взаимопроникновений между человеческими сообществами, а также их единство и разнообразие.
Фундаментальная цель этой книги состоит в том, чтобы показать: наш взгляд на мировую историю глубоко ошибочен и грешит предубеждениями. Наш просчет основывается на глубоком евроцентризме вкупе с верой в то, что «западная цивилизация» есть главная движущая сила мировой истории, воплощение всего лучшего и прогрессивного, что есть в человеческом сообществе и образе мысли. Такой взгляд тесно связан с недооценкой роли и важности иных традиций и сообществ — то есть опыта большинства населения земного шара. Эта книга попытается предоставить более сбалансированный отчет о человеческой истории.
Самый распространенный подход к написанию мировой истории состоит в структурировании ее вокруг некоего количества «цивилизаций». Одним из первых, предпринявшим такую попытку, был Освальд Шпенглер, чья главная работа была переведена на английский как «Упадок Запада»* в 1932 году. Главным образом эта книга содержит в себе сравнение «Запада» с грекоримским миром и лишь несколько других примеров. Шпенглер рассматривает цивилизацию как независимый организм, неподвластный внешним вмешательствам, а ее историю — как развитие искусства и философии. Каждая цивилизация, с самого начала, обладает «душой», преисполняющей и направляющей развитие.
Наиболее известная работа, использующая этот подход, — «Постижение истории» Арнольда Тойнби, опубликованная в 12 томах в течение почти 30 лет, начиная с 1930-х годов. Тойнби был типичным представителем европейского мира начала XX века. Подобно Дарвину, он рассматривает цивилизации как живые организмы. Они возникают вследствие «вызова и ответа» в естественной среде и в борьбе за выживание проходят обычный цикл рождения, роста, кризиса и распада. Будучи элитаристом, Тойнби считает «творческое меньшинство» основным действующим лицом их исторических событий.
Другие авторы строили свои собственные системы. Питирим Сорокин в своей «Социальной и культурной динамике» высказывал мнение, что цивилизации — это «культурные суперсистемы», переживающие циклические процессы от «способности формирования и восприятия мысли» к «ощущениям», а затем к «идеалу». Кэрролл Квигли, писавшая в начале 1960-х, полагала, что есть два типа сообществ, «паразитическое» и «продуктивное», каждое из которых обладает своим «типом развития». Ранее Дэвид Уилкинсон выдвинул предположение о «центральной цивилизации», получившейся путем слияния египетской и месопотамской цивилизаций около четырех тысяч лет назад. Впоследствии она включала в себя другие цивилизации — вплоть до 1850 года, когда в ее состав вошла Япония и появилась единая мировая цивилизация. Лучшая из мировых историй — «Возвышение Запада» Уильяма МакНила — так же использует «цивилизационный подход», хотя и обращает внимание на взаимоотношения между этими единицами и на силы, оказывающие на них влияние.
При использовании цивилизационного подхода возникает ряд вопросов. Если рассуждать критически, вообще не существует единого мнения о том, что составляет цивилизацию и сколько таких цивилизаций было всего. Тойнби первоначально представил список из двадцати трех, который к концу его работы разросся до двадцати восьми. Квигли полагала, что существовало лишь шестнадцать цивилизаций. Другие авторы предлагали число девятнадцать.
В частности, некоторые историки рассматривают Японию отдельно от «дальневосточной» или китайской цивилизации, а некоторые объединяют их в одну. В одних системах Китай отделен от остальной Азии. Другие выделяют отдельную «минойскую» цивилизацию на Крите, другие же считают ее всего лишь предшественницей древней Греции. Нет единого мнения по поводу существования отдельной православной христианской цивилизации, а также стоит ли отделять исламский мир от наследия предшествующих ему цивилизаций. Нет решения насчет трактовки отдельных групп, таких как хетты или евреи. Единственное, в чем мнения сходятся, — это существование отдельной «египетской» цивилизации, хотя даты ее возникновения варьируются в пределах более чем двух с половиной тысячелетий, а даты заката — в пределах тысячи лет.
Еще более фундаментальная проблема изучения мировой истории на основе цивилизаций заключается в том, что их идентификация в основном базируется на определенных чертах «высокой культуры». Они включают в себя литературные памятники (особенно «великие книги»), философию, религию и стили искусства — что является почти исключительно привилегией небольшой элиты общества — не забудем, что до недавнего времени большинство мирового населения было неграмотно.
Таким образом, выделяя из всей мировой истории лишь «цивилизации», мы придаем этим элементам человеческой истории слишком большое значение. Более пристальный взгляд выявляет, что почти все эти «цивилизации» состоят из очень разных «культур» и языков — например Китай или Западная Европа. То есть, очевидно, что пути развития человеческих сообществ в Китае и в западной Европе привели к возникновению очень разных культур. Но также очевидно и то, что внутри этих культур наблюдаются такие же большие различия.
Есть доля правды в предположении, что цивилизация несет в себе через времена некую «сущность». Тем не менее игнорируется тот факт, что, например, и Китай и Западная Европа в XIX веке по всем аспектам отличались от самих же себя двухтысячелетней давности. Лишь небольшая часть «цивилизации» действительно переносится через большие промежутки времени. Таким образом, цивилизационный подход с его упором в основном на «интеллектуальные» черты пренебрегает целыми областями человеческой истории — в частности, социальной, экономической, технологической, военной и стратегической, каждая из которых имеет собственное развитие. То есть было бы неправильным сравнивать цивилизацию с существовавшей двумя тысячами лет ранее, поскольку имелись промежуточные экономические, технологические и социальные изменения.
Фокусирование внимания на отдельных цивилизациях неизбежно ведет к рассматриванию их в качестве отдельных подразделений, развивающихся по собственным уникальным схемам. Таким образом игнорируются две фундаментальных черты мировой истории. Первая — это единая экономическая и технологическая основа человеческого общества. Исходя из этой перспективы, намного полезнее выявить сходства между человеческими сообществами, а не различия в некоторых аспектах высокой культуры. Как объясняется в главе 6, общая периодичность в истории ранних «цивилизаций», выявленная Тойнби, является не более чем общей чертой всех ранних сельскохозяйственных обществ и империй. Вторая проблема сводится к недооценке связей между разными обществами вместе с постоянной передачей идей, религиозных верований и технологий. Единственными цивилизациями, развивавшимися в полной изоляции, были цивилизации Америки. Один из центральных элементов мировой истории — это тот путь, по которому разные сообщества постепенно сближались друг с другом.
Пожалуй, самый распространенный подход к мировой истории — рассматривание ее через очки «западной цивилизации». Эта традиция глубоко укоренилась в европейской культуре и очень многим обязана идеям европейского превосходства, выработанным в XIX веке. Она принимает тот факт, что «цивилизация» впервые зародилась в Месопотамии и Египте, — но затем быстро переходит к более подходящим истокам «западной цивилизации». Предполагается, что предшественниками «классических» Греции и Рима были Минойская культура на Крите и Микенская в Греции. Они, и в частности первая, рассматриваются как истоки «западного» образа мысли, «рационального» и «научного», а также «западной» политической традиции — в особенности, демократии. Считается, что эти атрибуты передались по наследству лишь Европе.
Хотя в течение краткого времени огромную роль в мировой цивилизации играл ислам, именно подъем Европы, сначала в виде империи Карла Великого, стал движущей силой мировой истории. Эта уникальная, динамичная и предприимчивая культура впервые проявилась в Крестовых походах, а затем после 1500 года — в «эпоху великих географических открытий», она неразрывно связана с несением преимуществ европейской цивилизации всему остальному миру. Именно «западная цивилизация» смогла произвести «научную революцию», «промышленную революцию», технический прогресс, капитализм и уникальную европейскую политическую структуру рационального, ограниченного правительства и демократии.
В этом изложении Китай, Индия и весь остальной мир имеют отдельные, изолированные истории меньшей важности — которые в итоге оказываются сметены наступающей Европой в созданную ей «мировую цивилизацию». Таким образом, Европа рассматривается привилегированной вотчиной мировой истории, характеризующаяся изменениями и развитием. «Запад» противопоставляется в целом «Востоку» (остальной части Евразии), который характеризуется в основе своей иррациональным, авторитарным, статичным и застойным (вплоть до прибытия «Запада»). Наша книга полностью отвергает такой подход.
Вопрос о том, как рассматривать западноевропейскую цивилизацию, в особенности ее период после 1500 года, встает не только при использовании «западно-цивилизационного» подхода, но и в других случаях, когда «цивилизации» считаются основными подразделениями мировой истории. Тойнби выделял западный христианский мир в отдельную цивилизацию. Его взволновало его собственное заключение — согласно якобы выведенным им «законам» истории, этот мир был обречен прийти в упадок. Тойнби не пришел в восторг от такой перспективы и большинство последующих томов его работы представляют из себя не более чем размышления о том, как этого можно избежать. Глобальная экспансия «цивилизации», начавшаяся в Западной Европе, безусловно, изменила пути взаимодействия мировых цивилизаций. Именно в этой точке, расположенной в середине XIX века, Уильям Мак-Нил приходит в своей книге к неутешительному выводу. Однако его мысль понятна — история ведет к «Возвышению Запада» и к его господству в мире.
В начале XXI века этот факт далеко не так очевиден, чем тогда, когда в 1950-е годы Мак-Нил писал свою книгу. В замечательной, полной самокритики работе, посвященной 25-летию публикации «Возвышения Запада», Мак-Нил признает, что главное слабое место его великой работы заключалось в следующем. Он не принял в расчет, что от создания Западной Европой после 1500 года интегрированной мировой экономики (а также ее продолжения в Северной Америке) выиграла в первую очередь она же сама. Частично это является принятием того факта, что любой подход к мировой истории, изначально основанный на идее «цивилизации», вынужден недооценивать роль экономики и социальной истории. Также это признание трудов Эммануила Валлерстайна, с начала 1970-х развивавшего идею «мировых систем». Валлерстайн доказывает наличие фундаментального разрыва в мировой истории около 1500 года, когда Европа создала мировую капиталистическую систему, не связанную напрямую ни с какой политической империей (в отличие от предыдущих систем эксплуатации). В процессе этого мир перестроился: получилось «ядро» из богатых промышленных государств, «периферия» из отсталых зависимых сельскохозяйственных и «полупереферия» с промежуточным статусом.
Некоторые историки пытались применить метод различных типов «мировых систем» к периодам до 1500 года. Результаты оказались правдоподобны, но попытки не были доведены до конца. Тем не менее Валлерстайн отвергает все эти попытки, утверждая, что ситуация после 1500 года в мировой истории уникальна. Проблема этого подхода состоит в его чрезвычайном евроцентризме. Он утверждает, что Западная Европа была единственным движущим элементом в мире, и что уже в 1500 году она была достаточно сильной для реформирования других установившихся сообществ и экономик. Эта работа утверждает, что Западная Европа не была настолько мощной в течение значительного времени и что лишь к середине XVIII века она достигла ситуации паритета с государствами Азии — в частности, с Индией и Китаем.
Идея уникальности Западной Европы в экономическом и социальном отношении освещалась не только в работах Валлерстайна или его интеллектуальных оппонентов, приводивших доводы в пользу «европейского чуда» — права собственности, частного предпринимательства, свободы, создания и накопления благосостояния и всех выгод свободного рыночного капитализма и ограниченного правительства и демократии. Марксизм также отражает многие взгляды, преобладавшие в Европе XIX века — в частности, веру в прогресс как корень человеческой истории. Марксистский взгляд на историю с его фиксированными этапами развития человеческого общества — примитивный коммунизм, рабовладельческое общество, феодализм и капитализм (и следующий за ним неизбежный триумф коммунизма) — полностью основан на европейском опыте, известном к середине XIX столетия. Он также безнадежно евроцетричен. То, что Маркс предполагал (или знал) о других обществах, было принято не учитывать, считая это формой «восточного деспотизма». Следовательно, историки-марксисты попытались подогнать развитие всех человеческих сообществ под модель, разработанную с его точки зрения на европейское прошлое.
Однако важно то, что Маркс обратил внимание на факт, что все человеческие сообщества основываются на эксплуатации — доминирующая элита (и государство) экспроприирует излишки продуктов, производимых большинством, для своих собственных целей. В самом деле, сама идея «цивилизации» основывается на том, что первые сельскохозяйственные государства производили избыток продовольствия, который можно было использовать для содержания других людей — жрецов, правителей, солдат и ремесленников — то есть тех, кто ее не производил, и для создания более сложного, структурированного и иерархического общества. Именно в этом смысле в нашей книге используется термин «цивилизация».
Вероятно, сначала избыток продовольствия отдавался для обеспечения общины добровольно. Но это никак не влияет на тот факт, что вскоре процесс стал принудительным. На одном уровне все, что изменилось с течением истории, — это характер этого избытка. Сперва он был сельскохозяйственным, но постепенно, путем технологических изменений и большим использованием источников энергии, открылись новые возможности — общество превратилось в промышленное и фундаментально изменилось. Маркс назвал последние стадии этого процесса «капитализмом» и считал явлением, уникальным лишь для Европы. Однако корысть, жажда наживы и выгоды путем инвестиций, торговли и предприятий присуща всем человеческим обществам на протяжении истории. Фактически впервые в крупном масштабе она развилась в Китае, а не в Европе. Перемены, произошедшие в Европе примерно после 1600 года, были результатом не этой деятельности, а перехода на нефть и каменный уголь в качестве источников энергии, а также развития новых промышленных технологий. Все это обеспечивало большие возможности для приобретений. Другие теории, такие как идея Макса Уэбера о преимущественно протестантском происхождении капиталистического духа Европы, можно также отмести как безнадежно евроцентричные.
Итак, каким образом наша книга будет рассматривать эти вопросы? Она отказывается от евроцентричного подхода в пользу более широкого взгляда на мировую историю, который не отдает предпочтения ни одной части света. В первую очередь этот подход хронологический — он пытается охватить историю всего мирового сообщества через время. Первая часть, самая короткая, освещает самый длинный период эволюции человека — его расселение по миру и жизнь примитивного кочевника, собирателя и охотника. Вторая часть рассматривает самую фундаментальную перемену во всей человеческой истории — переход к занятию сельским хозяйством и, таким образом, к оседлости. Она также исследует процесс независимого возникновения «цивилизаций» по всему земному шару. Последняя глава в этой части (глава 5) касается этого процесса на американском континенте и в Тихом океане и прослеживает их историю вплоть до первых контактов с европейцами. Мы занимаемся этими культурами потому, что они были изолированы и развились в уникальные цивилизации, но ко времени встречи с европейцами достигли лишь уровня развития, примерно эквивалентного уровню Евразии в 2000 до нашей эры (там, где заканчивается глава 2).
Третья часть освещает историю ранних сельскохозяйственных империй примерно до 600 года нашей эры. Четвертая часть начинается с фундаментальной перемены, спровоцированной подъёмом ислама, рассматривает крупные события, происходившие в Китае около тысячи лет назад, а также нашествие монголов. Пятая часть снова охватывает историю в мировом масштабе и изучает мировой баланс в период завоевания европейцами Америки и их первых прямых контактов с азиатскими государствами. Последняя, шестая часть посвящена возникновению современного мира и рассматривает крупные экономические, социальные и политические перемены последних двух с половиной веков с позиций мировой истории.
Несколько общих тем проходят через все наше повествование. Первая касается того, как разнообразные цивилизации постепенно входили в контакт друг с другом. Сначала это произошло в Месопотамии и Египте. В течение нескольких тысяч лет был налажен контакт с долиной Инда, а затем с Китаем. Сначала контакты между окраинами Евразии были косвенными, но в конце концов все цивилизации вступили в прямое взаимодействие. Ни один район Евразии не находился в долгой изоляции.
Вторая тема касается того, как значительные идеи, технологии и религии передавались от группы к группе. Окончательно доказано, что именно это явление более важно, чем уникальные культурные элементы каждой цивилизации. Таким образом происходит соединение истории всех этих регионов. Время от времени одна из групп выделялась своими передовыми технологиями — но это преимущество не было долгим. В конце концов, нельзя обеспечить монополию на свои открытия и изобретения и они передаются другим обществам. Например, в течение примерно 500 лет после 1600 года особенно продуктивен был Китай. Здесь изобрели печать, бумагу, компас, порох и, среди всего прочего, передовые технологии по обработке железа. Но все эти изобретения со временем разошлись по миру. Аналогично, в Европе в течение сотни лет после середины XVIII века произошел ряд промышленных изменений, но и они быстро распространились по миру. Более быстрый темп распространения был не более чем следствием растущей интеграции человеческих сообществ — еще одного феномена, прослеживающегося на протяжении всей мировой истории.
Третья тема рассматривает расширение «изначальной» территории цивилизации. Все первоначально цивилизованные общества были окружены менее развитыми областями («периферией»), которую эти общества обычно эксплуатировали в экономическом отношении. Тем не менее влияние этой эксплуатации и контактов с передовыми обществами имели решающий импульс на элиту периферии. Они побуждали ее наращивать свои силы и развивать свои собственные примитивные государственные структуры путем возможности контроля над контактами с более развитыми территориями. Результатом было постепенное распространение «цивилизации». Этот процесс особенно нагляден на примере влияния Месопотамии и Египта сначала на Левант и далее на Крит, материковую Грецию, Италию и Иберийский полуостров, в итоге превратившего Западную Европу в более широкую «цивилизированную» территорию. В Китае цивилизация постепенно перемещалась из центральных речных областей на север — и, что более важно, в высоко продуктивные районы к югу от Янцзы, пригодные для интенсивного рисоводства. Подобный процесс происходил примерно тысячу лет назад на территории Восточной Европы и России, где развивались свои собственные примитивные государства.
Четвертая тема рассматривает взаимоотношения между оседлыми сообществами и их кочевыми соседями. Первые называли последних «варварами» и обычно представляли их в виде безжалостных всадников, проносящихся по городам цивилизованного мира разрушающим вихрем. Это фундаментальное заблуждение. Кочевые племена не смогли бы выжить без оседлых поселений и во многом от них зависели. Секрет успеха кочевых племен заключался в их военном превосходстве. Практически невозможно победить вооруженного луком всадника, готового в любой момент исчезнуть в степи. Оседлые сообщества предпочитали откупаться от «варваров», хотя им (в частности, успешным китайским династиям) нравилось думать, что они находятся на более высоком культурном уровне и что именно кочевники платят им дань, а не наоборот. На практике же кочевники очень быстро поняли, что лучше пользоваться плодами цивилизованного мира, чем организовывать на него крупномасштабное нападение. Поэтому такие нападения были исключениями.
Основной причиной экспансии цивилизованного мира, постепенно сужавшей территорию кочевников, была необходимость получения разнообразных продуктов, которые можно было найти только на периферии. Торговля — ее развитие, потребность в большем количестве товаров и необходимость в их транспортировке на большие расстояния — составляет пятую из основных тем. Уже в древнейшей цивилизации Месопотамии мы находим купцов и торговцев, покупающих и продающих товары на территории первых городов в Ливане, Омане, на Иранском нагорье, в Анатолии и даже в долине Инда. Тот факт, что эти товары были в основном предметами роскоши, не умаляет важности торговли в развитии контактов и в повышении благосостояния.
Торговля крупными предметами велась очень давно — из-за плохого сообщения по суше они переправлялись морем и по рекам. Быстро развивались города, зависевшие от торговли, и практически все правители и государства пришли к выводу, что богатые торговцы и города нуждаются в большей степени независимости. Правители признали, что лучше обложить торговлю налогом и получить прибыль.
Торговля постепенно создала два «океанских мира» — Средиземноморья и Индийского океана. Последний связывал регион Персидского залива, через Индию и Юго-Восточную Азию с Китаем. Эти океанские миры создали широкую сеть торговых, технологических и религиозных контактов, которые были намного больше любого государства или империи. Одной из главных сухопутных дорог был «Великий Шелковый Путь», окончательно связавший Китай и Восточное Средиземноморье через центральную Азию и Иран. Именно по этим дорогам переносились величайшие мировые религии, частично торговцами, но также и пилигримами и учителями, двигавшимися с купцами. Третьим «океанским миром» с XVI века стала созданная Европой Атлантика.
Шестая наша тема посвящена роли Европы в мировой истории. Практически на протяжении всех последних пяти тысяч лет или около того, со времени развития первых цивилизаций, Европа находилась на периферии. До последнего тысячелетия в ней не было даже государств, а в экономическом и социальном отношениях она сильно отставала от давно сложившихся сообществ — таких, как Египет, Месопотамия, Иран, Индия и Китай.
На протяжении практически всей человеческой истории самые богатые и развитые государства существовали в Азии. Большинство исследований, написанных с точки зрения «западной цивилизации», игнорируют этот неудобный факт и предпочитают рассматривать Европу в героическую эпоху «Великих открытий» уже как самую динамичную и процветающую территорию мира. Настоящая книга доказывает, что это фундаментальное заблуждение. Еще со времен начала торговых отношений между Средиземноморьем и государствами на побережье Индийского океана именно «Запад» нуждался в продукции «Востока». Проблема заключалась в том, что ему мало чего было предложить «Востоку», в результате чего бесконечный поток драгоценных металлов тек на «Восток» в уплату за его предложения. Когда же иссякли запасы золотых и серебряных слитков, то и торговля пришла в упадок. Лишь после 1500 года Европа смогла использовать феноменальные источники богатства в Америке, чтобы проникнуть в давно основанный богатый торговый мир на побережье Индийского океана.
Основная идея 5 главы заключается в том, что было бы ошибочным считать Европу доминирующей территорией в мире даже после 1500 года. Она смогла легко навязать свою волю американским индейцам из-за гораздо более низкого уровня технического развития на этом изолированном континенте и неожиданного влияния европейских болезней на население, не имевшее естественного иммунитета. Влияние Европы на такие великие империи, как Оттоманская, Китайская, Могольская империя в Индии или иранская держава Сафавидов было минимальным. Большее, на что были способны европейцы, — это установить несколько торговых факторий вдоль побережья. Таким образом в период между 1500 и 1750 годами Европа оказалась способна лишь сравняться по богатству и могуществу с великими империями «Востока».
Теперь мы подходим к седьмой главной теме — как был создан современный мир индустриализации, быстрых технологических перемен, мир высокого потребления энергии и урбанизированных сообществ. Практически всегда со времен перехода к сельскому хозяйству все человеческие группы занимались земледелием — 9 из 10 человек зарабатывали себе на жизнь именно так. Тем не менее представляется неизбежным, что постепенный рост благосостояния в результате торговли, улучшающаяся инфраструктура и медленный рост технического развития означали, что какое-то общество в конце концов превзойдет эти пределы. Так почти случилось с Китаем в XI и XII веках — но эта империя пала из-за внешний вторжений, сначала чжурчженей, а затем монголов. То же могло получиться и с исламскими странами — на протяжении веков они были намного богаче и более развитыми, чем Европа.
И все же именно Европа совершила этот переход. Она смогла это сделать, так как переняла большое количество технологий и идей от остальной территории Евразии: доменную печь, бумагу, книгопечатанье, порох, производство часов, судовой руль, стремена, сложные приспособления для счета, «арабские» цифры, понятие нуля и даже основные компоненты парового двигателя, который тоже был первоначально разработан в Китае.
Все эти перемены и промышленный прорыв, произошедший с середины XVIII века, дали Западной Европе (и ее боковой ветви в Северной Америке) кратковременное преимущество над всем остальным миром. Но даже тогда весь остальной мир не последовал ее примеру. Эволюция современных обществ и экономик была глобальным процессом, в котором весь остальной мир не только повторял, просто более медленно, процессы в Европе. Каждое сообщество выработало свои собственные изменения. Некоторые из них были более удачными — зачастую из-за того давления, под которым они совершались. Тем не менее влияние Европы было кратковременным и ограниченным. Такие страны, как Япония и Китай, сами ответственны за свою судьбу, а европейское влияние на них было намного меньшим, чем того бы хотелось приверженцам идей «западной цивилизации».
Вся книга посвящена идеям единства и разнообразия. Человеческие общества имели очень сходные изначальные условия существования и в результате столкнулись со сходными проблемами. Тем не менее многие решения этих проблем были различными и каждое общество, империя и государство имели свои собственные уникальные характеристики. Однако контакты между ними привели к смешению идей и технологий, и все перенимали друг от друга различные элементы. В конце концов, ни одна человеческая группа не смогла развиться сама по себе и лишь малая часть ее культурного и технического наследия является уникальной. Каждое сообщество было подвержено новым и новым заимствованиям идей.
Например, эта книга написана на английском, языке по большей части германской группы, появившемся у англосаксов около 1500 лет назад, но также сохраняющим многие элементы французского и латыни, а также включающем слова практически из всех языков мира. Его алфавит был изобретен финикийцами в Леванте около 3000 лет назад и сам происходит из множества источников. Вверху страницы находятся числа, которые европейцы называют арабскими — хотя по своему происхождению они индийские, именно там родилась идея позиционной системы исчисления. Книга напечатана на бумаге — китайском изобретении. Вплоть до последнего десятилетия книги печаталась разборным шрифтом, идея которого родилась в Китае — хотя сам по себе металлический шрифт, используемый в Европе с XV века, был изобретен в Корее.
Любая попытка написать мировую историю (особенно не с позиций евроцентрического подхода) неизбежно сталкивается с острой проблемой терминологии. Например, не следует употреблять некоторые названия. Термин «Дальний Восток» был изобретен в британском министерстве иностранных дел в XIX веке. Наряду с Ближним и Средним Востоком он является военным термином для обозначения разных областей командования. Два последних термина особенно неудачны, поскольку содержат сразу две ошибки. Во-первых, они исключают Грецию (как часть Европы) — когда как на протяжении практически всей истории не существовало разделительной линии вдоль современной западной границы Турции, отмечающей начало «Азии». Восточное Средиземноморье, Греция, побережье Эгейского моря и Анатолия всегда образовывали единое пространство, часть мира, с центром скорее на востоке, а не на западе. Во-вторых, «Ближний Восток» включает в себя Иран — несмотря на тот факт, что эта территория всегда сильно отличалась от областей западнее нее (хотя иранские империи часто контролировали эти зоны) и имела такие же многочисленные контакты как на востоке с Индией и с Центральной Азией, как и на западе. Имели место даже попытки принять термин Мак-Нила и назвать Европу «Дальний Запад», но они не прижились.
Центральная концепция этой книги рассматривает Евразию как единую историческую территорию. Геродот (называемый «Отцом истории», хотя это снова проявление евроцентристского подхода — в Китае в то же время также работали выдающиеся историки) не принимал концепцию отдельный Азии, Европы и Африки: «Почему три разных названия следует применять по отношению к участку земли, который на самом деле один?». Мысль о том, что Европа отделена от Азии, отражает определенный образ мысли, характерный для «Запада». Тем не менее существование самой Евразии является географическим фактам, и имело фундаментальное значение для истории. (Население данной части суши до недавнего времени не употребляло термин «Азия», и в этой книге мы используем его крайне неохотно и лишь в противоположность термину «Европа».)
Евразия рассматривается нами как единый континент, так как Европа таковым не является, и уж конечно, нельзя назвать Индию субконтинентом — а если сделать это, тогда и Европу придется именовать так же. Если рассуждать логически, то Европа — это Западная Азия (особенно если Индия — Южная Азия), но этот термин был нами отвергнут, как слишком непривычный. Также не вошло в обращение название Евразия-Африка как слишком неудобное.
Таким образом, следует включать в понятие Евразия те области Африки, которые разделили историю этого континента — в частности, Египет и север Африки, а также часть Западной Африки (после того, как были открыты верблюжьи дороги через Сахару) и восточной Африки (с открытием торговых путей вдоль побережья для кораблей из Залива, Индии и Китая). Термины, используемые в этой книге, главным образом географические. Например, Юго-Западная Азия включает территорию от Анатолии до Месопотамии и простирается до Египта на юге. Современные географические термины, такие как Иран, используются для удобства в географическом смысле и никак не связаны с современными государствами.
Хронология также поднимает много вопросов. Такие термины, как «классический» и «средневековый», не могут быть использованы, поскольку отражают определенный «западный» взгляд на историю. Использование такой периодизации в отношении других частей Евразии ведет к серьезному извращению фактов. Данная книга пытается избежать употребления такого деления и представить историю мира в виде длинного непрерывного процесса. Использование терминов «до рождества Христа» и «наша эра» также подразумевает принятие западного христианского взгляда на историю. На самом деле использование термина «наша эры» (даже если бы мы знали, когда она началась) не является общепринятой и общехристианской точкой зрения. Византийское церковное летоисчисление начинается с сотворения мира за 5508 лет до рождения Христа — таким образом, 800 год нашей эры являлся годом 6308-м. Использование «+» и «—» не прижилось, так последний знак слишком сходен с тире. Все же эта книга использует обозначения «до нашей эры» и «нашей эры» — а в отношении дат последнего тысячелетия, когда нет неопределенности, последнее опускается.
При транслитерации имен собственных используется для удобства обычные «западные» формы. Там, где некоторые термины не имеют точного эквивалента, они сохранены, как в языке оригинала. Особой задачей является транслитерация китайского. Система Уэйда-Джайлса, разработанная в конце XIX века, сохранена вместо современной системы «Пиньин», недавно разработанной в Китае. Таким образом, для обозначения династического имени Цзинь мы будем использовать Ch ’in, а не Qin, для имени Сун — Sung, а не Song. Бейцзин же остается Пекином. Частично это сделано из-за того, что так привычнее и удобнее. Но через несколько десятилетий одна система сменит другую.
Многие ученые высмеивают идею написания всемирной истории, так она связана с широкими обобщениями в ущерб важным деталям. Тем не менее вся история — это одно большое обобщение, за исключением некоторых деталей. Ни одно исследование не может быть абсолютно полным, а все историки выбирают лишь то, что сами считают важным. Если есть такая необходимость, то всемирная история может сосредоточиться на лесе, не видя при этом деревьев.
Таким образом, в разумных пределах, следует рассматривать главные факты, которые сформировали человеческую историю. Однако концентрация внимания на деревьях таит в себе опасность не увидеть связи между событиями, не узреть взаимоотношений и взаимопроникновений между человеческими сообществами, а также их единство и разнообразие.
