ЧАСТЬ V Мировое равновесие (1500—1750 годы)
Глава 17. Ранний этап развития мировой экономики:
Атлантический и Индийский океаны
Между 1500 и 1750 годами отношения Европы с остальным миром
определялись обстановкой в двух весьма различных океанических бассейнах —
Атлантическом и Индийском. В первом европейцы нашли технологически более
отсталые сообщества, потерпевшие сокрушительный урон от занесенных из Евразии
болезней, где европейцам удалось относительно быстро укрепить свою власть и
создать такое общество и такую экономику, из которых извлекали выгоду
фактически только они сами. Америка стала важным источником богатства, за счет
которого начала преображаться западная Европа. В Индийском же океане европейцы
столкнулись с государствами, столь же (если не более) развитыми, как они, и
намного более богатыми. Экономика, общественное устройство и политические
системы этой части мира основывались на древних и устойчивых основаниях, и
существенно повлиять на них европейцы не могли. Сама по себе структура
европейской торговли с этой частью мира показывает, что для континента Европа
все еще оставалась достаточно отсталым регионом. Ключевым моментом для нее
стало соединение путей обоих океанов. И вот именно богатство, извлеченное
европейцами из Атлантического региона, позволило им проникнуть в регион
Индийского океана и приступить к укреплению там своих позиций. Влияние Европы начало
заметно сказываться на дела Евразии только после 1750 года.
17.1. Ранняя Испанская империя
Открытие «Нового света», о котором сообщил Колумб по
возвращении из Карибского моря, немедленно поставило важнейший вопрос о том,
какой политики следует придерживаться на новых землях. Как следует обращаться с
тамошними народами? Какими правами наделить «открывателей»? Если эти области
предстояло завоевывать, то какую цель при этом преследовать? Отвечая на эти
вопросы, испанские власти и церковники, совместно выработавшие первые решения,
опирались на традиции, сложившиеся в Испании и остальной Европе за предыдущие
века. В королевствах, первыми приступивших к колонизации Америки (Испания и
Португалия), давно уже укоренились традиции религиозной нетерпимости,
преследований, территориальной экспансии и уничтожения «неверных» и
«язычников». Церковь поддерживала такое настроение, находя в священных писаниях
оправдание завоевателям — от аборигенов потребуют покориться (поймут ли они,
чего от них хотят, было несущественно), если же они не подчинятся, тогда их
можно на законных основаниях уничтожать или порабощать. Подобные оправдания
были весьма схожи с принципом «священной войны», которую эти королевства, по их
глубокому убеждению, вели против ислама на протяжении предыдущих веков
реконкисты.
По территории Испании в XV столетии прокатилась волна
антимусульманских и анти-еврейских настроений (затронувшая и обращенных в
христианство), породившая соответствующее законодательство. В 1449 году чистота
христианской крови была принята обязательным условием получения официальных
должностей, а с 1480 года «conversos» (принявшие христианство) стали объектами
пристального внимания инквизиции. Около 2000 человек были сожжены, а остальные
(около 100 000) подверглись штрафам, тюремному заключению или изгнанию. (Окончательное
изгнание всех морисков и конверсов состоялось в 1608—1612 годы.)
Мориски — мусульмане, официально (как правило, насильно)
принявшие христианство. Конверсы (обращенные) — «бородатые братья» (в отличие
от монахов, которым надлежало бриться), рекрутировались из сельской бедноты и
принимали монашеский обет, но жили отдельно от основной братии. Обет послушания
обязывал конверсов работать столь долго, сколь это было необходимо аббату. При
этом за свой труд они как члены цистерцианского ордена, получали одно лишь
скудное пропитание. (Прим. ред).
Принимались неоднократные попытки добиться полной
конформности общества. Отказ конверса или мориска есть свинину считался
достаточным свидетельством отпадения от христианства, так же как и отказ от
кастильского наречия или ношение ярких цветных одежд, или даже привычка к
частому мытью. В 1492 году, когда Колумб достиг Карибского моря, все евреи были
изгнаны из Испании. Потому евреи, мавры, иноземцы и еретики не принимали
участия в новых испанских завоеваниях в Америке; только чистокровным подданным
Кастилии позволялось приезжать, селиться и разрабатывать новые земли (не
допускались даже жители других испанских королевств).
Эти официальные постановления, разумеется, нарушались в
действительности: уже в середине XVI века евреи управляли плантациями в
Бразилии, а один из первых губернаторов был Соуза — крещеный еврей (маран). (Прим.
перев.)
С самого начала было решено, что американских аборигенов
можно на законных основаниях заставлять работать на завоевателей, а их обычаи и
верования можно уничтожать во имя христианских истин. Таким образом, политика
церкви и государства обеспечивала удобное оправдание действиям, направленным на
извлечение максимальной выгоды из новых завоеваний, вне зависимости от
последствий.
17.1.1. Экспансия
Первое испанское поселение было основано на Эспаньоле в 1494
году и стало частью заселенного и относительно развитого мира. Только на самом
острове Эспаньола жило около 4 миллионов человек из племени араваков,
проживающих также на Ямайке и Пуэрто-Рико, где на основе продуктивной
субтропической агротехники возникли небольшие государства. После Мексики и Перу
эта область была одной из самых развитых в Америке. Спустя пятнадцать лет в
живых осталось менее 100 000 туземцев. Их погубили болезни и подневольный труд.
На протяжении десятилетий испанцы пытались извлечь прибыль с островов, разбивая
на них плантации и экспортируя сельхозпродукцию в Европу, но даже с
государственными субсидиями это оказалось трудным делом. (Первую плантацию с
использованием рабского труда местных жителей устроил Колумб и его
родственники.) Европейцы искали золото, но ничего не находили. Исследовать и
наживаться на Карибском море также было трудно — местные племена, особенно
кулинаго, карибы и араваки, на юге и востоке от Эспаньолы, долго сопротивлялись
испанцам и топили их суда в море еще в XVII столетии. В конечном счете, их
одолели лишь за счет численного перевеса. По мере того, как население острова
начало вымирать, испанцам пришлось устраивать новые рейды с целью захвата
рабов, продвигаясь все дальше и дальше, пока новопоселенцы не достигли материка
— между 1515 и 1542 годами более 200 000 человек было захвачено только на
побережье Никарагуа, — но рабы умирали так быстро, что и этого было
недостаточно.
Мексика была завоевана Эрнандо Кортесом в ходе самовольной
экспедиции, организованной на Кубе. Он высадился в Веракрусе и завоевал эту
страну, воспользовавшись распрей внутри ацтекской империи и бушевавшей
эпидемией. После 1524 года этому примеру последовали другие инициативные
сеньоры: Гусман, завоевавший западную Мексику (Новая Галисия), Альварадо в
Гватемале и Писарро в Перу. К 1530-м годам большая часть Центральной Америки и
Перу находилась под номинальным контролем испанцев, хотя сопротивление коренных
американцев продолжалось веками у чичимеков в северной Мексике, арауканов в
Чили и народов Бразилии. По сути, история Америки вплоть до XIX столетия (а в
таких областях, как бассейн Амазонки, и поныне) заключалась в постепенном
расширении европейских поселений, в покорении коренного населения (еще в 1780-е
годы происходили восстания инков против испанского владычества) и оттеснении
этих народов во все более отдаленные области. Как выразился один бразильский
государственный деятель в 1980-е годы: «Когда мы убедимся, что во всех уголках
по Амазонке проживают истинные бразильцы, а не индейцы, лишь тогда мы сможем
сказать, что Амазонка наша».
17.1.2. Эксплуатация
В процессе обустройства новых территорий испанские колонисты
столкнулось со значительными трудностями. Органы управления практически
отсутствовали, и власти были способны только разделить «империю» на части,
установив рамки прав и свобод. Туземцы, оказавшие сопротивление, были проданы в
рабство, а остальных распределили по так называемым энкомьендас, — что-то на
подобие судебных округов, управляющих местным населением (теоретически — не землей).
Энкомьенда (исп. encomienda) — форма зависимости населения
испанских колоний от колонизаторов. Введена в 1503, отменена в XVIII веке.
Местные жители «поручались» к энкомендеро (поручителю) и обязаны были платить
налог и выполнять повинность (работа на рудниках). (Прим. ред.)
Владельцы могли заставить индейцев работать в поместьях, на
рудниках или на общественных работах. Уровень эксплуатации был таков, что большинство
подневольных работников умирало за пару лет. К началу 1540-х годов в испанской
Америке наступил кризис. Туземцы вымирали от болезней и эксплуатации, так что
система энкомьенд теряла свой смысл. Некоторые христианские миссионеры
возражали против ее сохранения, но три миссионерских ордена продолжали ее
поддерживать. В 1542 году и рабство, и система энкомьенд были теоретически
упразднены. Первое, однако, сохранилось — арауканов в южном Чили использовали в
качестве рабов вплоть до 1680-х годов, а апачей, навахо и шошонов на севере
Мексики — вплоть до XIX столетия. Вторую заменили на систему испанского
владычества над населением и землей, с сохранением прежнего требования, чтобы
местные крестьяне работали на своих новых испанских господ.
Карта 50. Атлантический регион
В ходе завоевания империй ацтеков и инков большая часть
легко доставшихся благородных металлов из больших храмовых и частных сокровищниц
обеих империй была собрана, переплавлена и отправлена в Испанию. Сакральные и
общественные здания были разрушены, жители принудительно обращены в
христианство. На развалинах главных храмов возводили соборы. После того как
поток награбленного добра иссяк, новые источники обогащения удалось найти не
скоро. Только после обнаружения в 1545 году месторождения серебра в Потоси, на высоте
более 3600 метров в боливийских Андах, испанцы получили надежный источник
прибыли в Америке. В самый разгар работ, в 1580-е годы, рудники поставляли
более 300 тонн серебра в год. Для достижения такой производительности местное
население подвергалось насильственной эксплуатации — работники проводили под
землей неделю без перерыва и обрабатывали руду при помощи высокотоксичной
ртути; не удивительно, что уровень смертности был очень высок. Население Потоси
составляло 160 000 человек (почти все — подневольные работники), и это был один
из самых больших городов мира, больше Парижа, Рима, Мадрида, Севильи и Лондона.
Но эксплуатация заключалась не только в принудительном труде. Рабочим
требовалась одежда и пища; все это изымалось в качестве дани у жителей
окружающих селений и затем продавалось испанцами работникам. Изготовлением
одежды занимались еще 10 000 работников-ткачей в Кито и других городах, также
на принудительной основе. Кроме того, местные общины вынуждены были платить
жалованье испанским чиновникам, которые занимались организацией принудительных
работ, и священнику, обращавшему их в христианство. В этих условиях местное
население практически полностью вымерло за несколько десятилетий. К концу XVI
столетия испанцы вынуждены были пригонять в Потоси многочисленные караваны
рабов из Буэнос-Айреса через Анды, а на севере их перевозили для работы на рудниках
с островов Карибского моря в Новую Гренаду (Колумбию).
К концу XVI столетия экономика Атлантического региона все
еще была плохо развита. Итог первоначальных завоеваний был подведен, награбленная
в империях инков и ацтеков добыча, так же как серебро и золото, добытые
принудительным трудом аборигенов, которым удалось выжить после занесенных из
Евразии болезней, были перевезены в Европу. (К 1640 году в Европу было
доставлено 17000 тонн серебра и 200 тонн золота.) В других областях Америки
также наличествовали плацдармы завоевателей — португальцев в Бразилии и
испанцев в устье реки Ла-Платы. Прочие западноевропейские нации в процессе
практически не участвовали — французы только поднялись вверх по течению реки
Св.Лаврентия на север и, наряду с англичанами и голландцами, занимались
каперством (официально разрешенным пиратством), гоняясь за испанскими и
португальскими судами в надежде отнять часть награбленного. Пути развития
экономики в Атлантическом регионе попрежнему оставались туманными.
На протяжении почти всего XVI столетия испанцы ухитрялись
управлять своей империей, не прибегая к широкомасштабному импорту рабов — им
было проще расходовать туземцев. В 1550 году в испанской Америке насчитывалось
около 15 000 рабов, а к концу столетия было ввезено всего около 50 000 рабов
(по официальным данным; с учетом развитой контрабанды эту цифру можно, пожалуй,
удвоить). Но даже и эти показатели все еще не превосходили уровня иммиграции
самих испанцев. Рабов использовали в основном на общественных работах, особенно
на верфях и в арсеналах Кубы: к 1610 году они составляли там почти половину
населения. С начала XVII столетия их начали привозить в возрастающих
количествах на материк, особенно в Мексику и Перу, чтобы заменить вымерших
туземцев — к 1636 году половина населения Лимы состояла либо из рабов, либо из
их потомков.
До 1500 года рабовладение в Европе было скорее редкостью,
хотя торговля рабами велась на протяжении веков (само слово, означающее «раб» —
slave, esclave и др. — во всех западноевропейских языках первоначально
применялось по отношению к людям из славянских племен, которых продавали в
Средиземноморье). Христианство с самого начала допускало рабство — в поздней
Римской империи христианам не запрещалось держать у себя христиан-рабов, и сама
церковь была крупным рабовладельцем, используя невольников на подвластных
землях. Развитие протестантизма в XVI столетии, с характерным для него
принципом уважения к частной собственности и подчинения мирским правителям, в
этом отношении ничего не изменило. Более того, Лютер даже призывал
рабов-христиан не покидать своих владельцев в Оттоманской империи. Эти взгляды
сочетались с давним убеждением европейцев, что черный цвет кожи уроженцев
Африки — ненормальность. На основе священного Писания их родоначальником
считали Хама, сына Ноя, проклятого отцом. Кроме того, они все были либо
неверными, либо язычниками, и потому рабство, если оно приводило к обращению,
находило еще одно оправдание. Считалось также, что порабощение — единственный
способ заставить африканцев трудиться на высших существ. Все эти соображения
сочетались с уверенностью в превосходстве белой расы. В 1601 году Елизавета
приказала изгнать всех темнокожих из Англии, а в 1753 году шотландский философ
Дэвид Хьюм заявил: «Цивилизованными нациями во все времена были только люди с
белой кожей». Хотя в конечном счете возникновение рабства базировалось на
основе системы плантаций и стремлении извлечь из них максимальную прибыль,
давние расовые и религиозные предрассудки пригодились для оправдания жестокой
эксплуатации африканцев. Отобрать землю у аборигенов Америки было относительно
легко, проблема заключалась в обеспечении рабочей силой по мере того, как население
вымирало. Даже люди из самых низов европейского общества, готовые отправиться в
Америку на условиях временного закабаления (их переезд оплачивался нанимателем
в обмен на обязательную работу в течение нескольких лет), отказывались работать
в тех условиях, которые были на плантациях. Они предпочитали работать
небольшими группами и, что еще более неудобно, хотели по окончании работы по
контракту получить участок земли в собственное пользование. Кроме того, они
часто умирали от тропических болезней, особенно в Карибском бассейне. Их было
трудно заменить, они часто не годились для тяжелых работ и, будучи белыми, не
подлежали безудержной эксплуатации. Да, наконец, их еще нужно было кормить.
На протяжении XVII столетия европейцы постепенно пришли к
выводу, что массовый вывоз африканских рабов — наилучшее решение вопроса.
Сложившаяся в Атлантическом регионе система плантаций отличалась рядом
своеобразных черт. Построенная практически полностью на рабском труде, она все
же не позволяла населению, состоящему из рабов (и их хозяев), стать
самодостаточной, — всюду, кроме Северной Америки. Поэтому для нормального
функционирования она нуждалась в постоянном притоке рабов. При этом
рабовладельческие плантации, особенно производящие сахар, являлись образцом
крупных сельскохозяйственных предприятий капиталистического типа, нуждавшихся в
больших капиталовложениях для их организации и содержания. Их продукция, кроме
того, практически вся предназначалась на экспорт. Соответственно, экономика
Атлантического региона, в том виде, в каком она утвердилась, с начала XVII
столетия была прочно завязана на африканских рабах, на их эксплуатации и
прибылях, которые европейцы извлекали при этом. Средняя длительность жизни раба
на островах Карибского моря, даже молодого здорового мужчины, составляла около
семи лет. В 1690-х годах такого раба можно было купить примерно за 20 фунтов,
что равнялось стоимости сахара, производимого за год одним рабом. После выплаты
других расходов, даже при высокой смертности, рабовладелец все равно оставался
с неплохим барышом. То, что рабы не успевали обзавестись потомством, было
несущественно.
Европейское общество отличалось грубостью и жестокостью.
Условия жизни низов общества, особенно осужденных преступников, «бродяг» и
«ленивых оборванцев» были ужасными, и ирландские крестьяне в 1840-х годах
находились, пожалуй, в худшем экономическом положении, чем многие рабы в
предыдущие века. Однако в отношении к этим людям и к рабам существовала
значительная разница. Например, на корабли, курсирующие между Африкой и
Америкой, набивали в четыре раза больше африканских рабов, чем грузили
европейских каторжников на аналогичные суда в Европе. В этом сказывались
представления европейцев о том, как следует обращаться с африканцами. Статус
рабов отличался от положения даже самых угнетенных работников в европейских
странах, потому что порабощенные не имели никаких человеческих прав — не только
права на свободу, но также на семью и детей (то, что у рабов все-таки бывали
семьи, дела не меняло, поскольку они полностью зависели от воли хозяина и могли
быть — и часто бывали — разлучены ради прибыли). Африканцы стали
собственностью, как видно из официального заявления англичанина, министра
юстиции, сделанного в 1677 году: «негров следует рассматривать как товар и
имущество». В конечном счете (а часто и более откровенно) рабство основывалось
на насилии. Рабовладельцам приходилось балансировать между необходимостью
заставить рабов трудиться и сохранением их жизней. Основой управления был бич и
побои, с еще более жестокими наказаниями в резерве. Законодательство
поддерживало рабовладельцев и давало им свободу действий — убийства раба не
считалось преступлением в английских колониях, поскольку предполагалось, что ни
один хозяин не станет без причины уничтожать свою же собственность. Непокорных наказывали,
прибив их руки и ноги к земле, и затем сжигая сперва кисти и ступни, а затем
конечности целиком, обеспечивая тем самым очень медленную и мучительную смерть.
За меньшие «преступления» рабов кастрировали, отрубали топором половину ступни,
бичевали с последующим втиранием перца и соли в раны. Эти зверские расправы
считались у рабовладельцев необходимой мерой безопасности. Причина в том, что на
некоторых из островов Карибского бассейна четыре из пяти жителей были рабами —
неслыханная пропорция в мировой истории.
Рабы, прибывавшие в Америку, были деморализованы
порабощением и пережитым ужасом переезда из Африки. На новом месте им давали
новые имена, что еще больше их дезориентировало. Почти три четверти из них
отправляли на плантации сахарного тростника, где рабы испытывали еще одно
потрясение от навязанного им режима с полным подчинением начальникам и тяжелой
работой. Европейцы создали миф о том, что африканцы якобы были прекрасно
приспособлены к тяжелому труду в тропическом климате, хотя большинство из них
происходило из областей с совершенно иными климатическими условиями и выросли в
обществе, где полевыми работами занимались преимущественно женщины. На самом
деле, во многих регионах Карибского бассейна женщины составляли до двух третей
полевых работников. Им приходилось также свыкаться с угрозой сексуальных
домогательств со стороны хозяев и пониманием, что они родят детей-рабов,
увеличив тем самым доходы владельца. Однако на чистом насилии система рабства
не могла бы просуществовать долго. Рабам следовало предоставить некую
перспективу «карьеры», улучшения условий: они могли стать надсмотрщиками или
домашней прислугой, могли завести семью (даже при условии вечного страха, что
семью разлучат), небольшой клочок земли; им предоставляли отдых по воскресеньям
и возможность кое-какого общения с другими рабами.
Несмотря на эти минимальные послабления, сопротивление на
всех уровнях было обычным явлением — люди отказывались исполнять тяжелые
работы, прибегали к мелкому воровству и саботажу. Открытый бунт был редким
явлением, поскольку организовать его было трудно, а рабовладельцы строили свою
систему именно на постоянном ожидании бунта. Только однажды восстание удалось в
широких масштабах на Гаити в 1790-е годы. Восстания в Виргинии в 1800 году и
под руководством Ната Тернера в 1831 году были скорее исключением, чем
правилом. Другие серьезные волнения в бассейне Карибского моря имели место в
начале XIX столетия — на Барбадосе в 1816 году, на Демераре в 1823 году и на Ямайке
в 1831—1822 годах.
Демерара — колония в Гвиане, где впервые начали производить
сахар — не рафинированный, в виде крупных кристаллов коричневого цвета. Этот тип
сахара до сих пор в английском языке именуется «demerara». (Прим. перев.)
После подавления каждого из них были казнены сотни рабов.
Европейские власти осознавали, что в их интересах держать рабов под контролем,
и на протяжении колониальных войн XVII и XVIII веков всеми силами старались
воспрепятствовать новым восстаниям.
Единственной альтернативой для рабов оставался побег. Но на
островах Карибского моря он был почти невозможен, а в Северной Америке
сложилась прочная законодательная база и эффективная система возвращения
беглецов. Тем не менее, районы, контролируемые беглыми рабами, все же
существовали, даже в отдаленных регионах Вест-Индских островов, таких как
Ямайка. Самым обширным был район Пальмарес в Пернамбуко в 1672—1694 годах. Его
столицей был Макако (в настоящее время — бразильский город Унайо), а территория
простиралась на 130 миль вдоль побережья и на сто миль вглубь материка. Для покорения
этого участка потребовалось несколько лет серьезных военных операций.
